В прошлом году в этот день в 10:30, по дороге на работу мне пришла смс от жены: “Твой брат умер вчера в сизо:-((“.
Когда он умер, было уже не так страшно. Смерть отца, встретившая меня точно так же в метро за 10 месяцев до этого, оказалась моей персональной встречей Великого поста. Примчавшись домой, я стоял у внезапно холодного тела, с опаской трогал его, и понимал, что больше ничего нет. Ни райских кущ, ни адского пламени. Только тело с остановившимся взглядом, которое вскоре поглотит рыжая промёрзлая московская земля, и безжалостно переварит.

Мы — самосознающие машины, продукт деятельности роботов и потомки роботов. Дэниел Деннет объясняет человеческое нутро куда лучше, чем это делал Григорий Нисский и каппадокийцы. Страх экзистенциального одиночества вылился в ритуал, в результате которого появилась вера в возможность держать связь с почившим. Мы словно пингуем по ip-удалённый сервер, не желая признавать, что он навсегда отключён. Вместо принятия самого простого решения, мы готовы верить, что посланные пакеты информации доходят до адресата, и даже шлются в ответ, но теряются по дороге из-за неполадок на линии.

Наш мозг проворачивает с нами приблизительно такую же штуку, которую музыканты раннего нового времени провернули с октавой. Им пришлось насильно исказить её, чтобы иметь полноценный ряд клавиш для равномерного темперированного строя. Наше ухо так привыкло к новому строю, что другие воспринимаются им диссонансно по умолчанию. Та же ситуация обстоит с нашей идентичностью. Из-за того, что физически мы воспринимаем себя как в три, так и в тридцать три года одним и тем же человеком, прокладывая мостик идентичности между не имеющими ничего общего телами, это правило автоматически распространяется и на окружающих нас. Между тем, встреча друга детства после долгой разлуки, не сулит ничего кроме неловкости от отстутствия общих тем для разговора. Идентичность себя прошлого с собой настоящим условна, как ритуал, символически обращённый к чему-то большему и непостижимому. Нашлось бы о чём поговорить с собственными родственниками, если бы впереди для этого открывалась вечность? Скорее всего, это был бы сартровский ад с лоренцовской агрессией в финале.

Настала первая годовщина смерти брата. Соседи, курящие на лестничной клетке, сами того не зная, поддерживают мемориал его памяти, держа газету в качестве сидения на третьей ступени пролёта, где он провёл свои последние полгода. Стараниями дворничихи мемориал вынужден соответствовать духу времени. Сейчас ритуальное положение занимает агитационная газета Навального.

Пройдёт ещё один годовой круг. Потом ещё и ещё. Газеты бут меняться, петухи терять головы на закланиях, а Луна незаметно удаляться от Земли.
Пришла пора поминовения. Я черпаю кутью. Я кусаю блин.