Вчера Саша Грей призвала Русскую Церковь к всепрощению:

«Я выросла в религиозной семье и всегда считала и считаю, что особенно в христианской религии существует всепрощение и принятие всех, а дальше уже Господь решает, что делать с человеком»

Сегодня известный либеральный священник, настоятель храма Святой Живоначальной Троицы в Хохлах Алексей Уминский, направил в березниковский суд, где проходит очередной суд по изменению меры наказания для Марии Алёхиной, просьбу о смягчении наказания для участницы группы Pussy Riot. Обращение начинается со следующих слов:

« Я не могу оправдать действия участниц акции в Храме Христа Спасителя…»

Всё-таки правильно делал Христос, что предпочитал блудниц.

На днях я узнал о Пабло Пинеда. Это первый в Европе человек с синдромом Дауна, получивший высшее образование. В незамысловатом интервью, переведённом на русский, он рассказывает о том, каково таким как он чувствовать на себе “ярлык”, повешенный обществом, что он думает о сексе и возможности завести семью, и что он считает важным при воспитании детей с синдромом Дауна. Мне, как представителю “нормы”, льстит его дерзкое мнение по вопросу, что, если плод, который ждёт семья, имеет физическую патологию:

Я против абортов. Но не из моральных соображений, а из соображений эксперимента. Это жесткий, но крайне обогащающий опыт, который невозможен в случае аборта эмбриона больного ребенка. Родители с «иными» детьми улучшаются как родители, они становятся более толерантными и солидарными. Это шанс, который следует использовать.

Мы выбираем только лучшее, но если все будут одинаковыми, мы значительно обеднеем. Цветы все разные и все красивые. Стремление к социальной гомогенизации – болезнь общества. Если все одинаково думают, все похожи друг на друга – тогда это фашизм.

Пабло Пинеда — результат урока, преподанного нам в том числе Мишелем Фуко. Своей “генеалогией клиники” философ дал нам картину того, как создавался образ “нормы”. По мере развития проекта Просвещения, дисциплинарность становилась идеологическим “скелетом” нового полицейского государства. Субъект, не поддающийся нормативному воспитанию и не вписывающийся в систему правил и запретов общества, признавался “ненормальным”. Несознательность и отказ от машинерности стали пуще греха. Психиатрическая власть, взявшаяся лечить от порока ненормальности, отнюдь не ограничивалась рамками медицины. Вершиной дисциплинарной политики полицейского государства стал Третий Рейх, внедривший в механизм государства хорошо отлаженные машины уничтожения “ненормальных”.

Мишель Фуко, рано открывший свою гомосексуальность, считавшуюся “позорной”, считающуюся “неполноценностью”, писал о клинике, которую хорошо знал в качестве пациента. Пациентам советской карательной психиатрии Фуко был не нужен: они сами по себе оказались недостаточно дисциплинированными. Диссидентство было приравнено государством к “душевной болезни”, и любовь к политическому строю прививали с помощью лекарств.

Фуко и жертвы использования психиатрии в политических целях — это не удел нашего прошлого, а окружающее настоящее. Укрепляющаяся дисциплинарная модель родного отечества берёт на вооружение старый инструментарий. И вот, с государственной трибуны оглашается закон против пропаганды гомосексуализма, словно это невроз, от которого “лечили” Фуко. Вот судья Сырова в обвиненительном приговоре Pussy Riot указывает, что девушки имеют смешанные расстройства личности в виде опозиционной манеры поведения. Вот карельский правозащитник Максим Ефимов получает политическое убежище в Эстонии, потому что в России его хотят отправить в психушку за критику РПЦ.

Вот психиатр-криминалист Михаил Виноградов, сидя в костюме с галстуком медленно проговаривает: “Прав и свобод у тяжелобольных психически больше, чем у нормальных людей”…

Раздел: Новости

Что делать, когда люди с психическими расстройствами представляют опасность для окружающих? 25.03.2013 Если к Альбине Ивановне и заходят гости, то только в масках. Дышать нечем даже в коридоре. Не помогают ни открытые окна, ни очистители воздуха,… Подробнее »

Корреспондент Александра Черепнина, считает закон “О психиатрической помощи” чересчур либеральным. Пока её не устраивают шизофреники, но завтра “ненормальными” могут стать люди с синдромом чужой руки, синестеты и дальтоники, либералы и монархисты, а также телезрители, предпочитающие смотреть ситкомы в переводе “Кураж-Бамбей” вместо программы “Время”.

Поэтому Фуко неудобен дисциплинированной и нормальной Александре Черепниной. Он “ненормальный”. Он неприличный. Он мог себе позволить быть свободным. Как свободнее её имеющие “психические расстройства” Алёхина и Толоконникова. Как свободнее её аутист Григорий Перельман. Как свободнее её “генетически неполноценный” Пабло Пинеда. Как свободнее её всякий “ненормальный”.

Нормальность — это болезненный синдром. Его надо лечить, учась разнообразию. Пабло Пинеда, кстати, дипломированный учитель. А учитель говорит, что стремление к социальной гомогенизации – болезнь общества.

В последнее время я устойчиво воспроизвожу по памяти слова Деннета из этой его лекции десятилетней давности. Они то и дело всплывают в голове, когда в очередной раз говорят о “святотатстве”, об “оскорблённых чувствах”, о “межрелигиозной розни”…
Проблема в том, что ментальной болезнью очень легко заразиться. Раз: и активистки движения Femen спиливают крест в защиту Pussy Riot. Два: изрисован древний псковский собор. Эти действия крайне понятны, если лицезреть тот кафкианский ад, который устроен государством при полной поддержке РПЦ МП над участницами феминистической группы. Однако надо найти в себе силы, чтобы не заразиться.
Участницы группы Femen, равно как и псковские графитчики поступили точно также, как пастор Терри Джонс, сжигавший книги Корана. Это целенаправленное разжигание ненависти, тыкание пальцем в больное место. Это согласие с тем, что “священные символы” имеют значение для участников акции, а значит — выступление на стороне обвинения.
В то время как Алёхина, Самурцевич и Толоконникова старались в течение всего процесса доказать, что их акция своей целью ставила политическое действие, их последователи кидают нас всех на путь религиозной борьбы. Борьбы, давно потерявшей всякий смысл. С поля, где мы сражались за собственные права и свободы, обе стороны откидывают нас на средневековое поле брани между Иосифом Волоцким и жидовствующими. Надо признать экзистенциальную проблему, которую Деннет поставил в известной беседе с Докинзом, Хитченсом и Харрисом: “Знаете, нет вежливого способа сказать: вы осознаете, что прожили жизнь впустую?”
Варвары, порождённые десятилетиями прозябания вне просвещения, нас не услышат.

Православные стали официальными врагами России. Они объявили нашей стране войну. Теперь она — на выживание.

Сегодня на прениях в суде над Pussy Riot девушки говорили чрезвычайно верные вещи.
Надежда Толоконникова ещё раз попыталась объяснить машине обвинения, называемой по какой-то ошибке “судом”, что есть понятия акционизма и панка, в которые так никто из обвинителей и не удосужился вникнуть. Без этих понятий любой разговор о действиях, происходивших в храме, бесполезен, поскольку сами обвинения оказываются голословны и, ни на чём не основанные, повисают в воздухе.
Мария Алёхина умело ловила адвокатов обвинения (которые многократно в своих речах называли девушек потерпевшими) на фальсификации фактов и пренебрежении показаниями свидетелей, которых само же обвинение и вызвало. Таким образом машина обвинения презирает не только Pussy Riot, все объяснения которых так никто и не удосужился услышать, но и самих “пострадавших”, оказывающихся бессмыссленными винтиками в системе.
Екатерина Самурцевич в своём выступлении, к сожалению большей частью упущенном в трансляции “Новой газеты”, объяснила, что религиозного оскорбления не было и быть не могло, раз сами обвинители даже в конце заседания говорят о косвенных признаках. Она вновь повторила, что никто из обвинителей не решился прибегнуть к материалам группы Pussy Riot. Меж тем, в материалах ко всем перформансам давались объяснения, какие цели он преследовал. Если и могло быть какое-то непонимание, объяснила Екатерина, так лишь по той причине, что акция девушек в храме могла вызвать культурный шок. Однако он может возникнуть лишь по причине того, что государство целенаправленно ведёт политику изживания всякого понимания, что собой представляет современное искусство.
Это хорошо было видно на протяжении процесса. Колкости о “современном искусстве” и “современных художниках” в унисон отпускали как обвинители, так и судья Сырова. В их устах в стане художников внезапно оказалась даже Екатерина Дёготь. Каждый раз это звучало как ругательство и обвинение. Впрочем, на этом процессе и слово “феминизм” звучало обвинением. Звучало обвинением всё, что только можно было приплести девушкам из Pussy Riot.
Современное искусство в России даже не находится в загоне. В этом году в России были закрыты многие известные галереи, выставка “Родина” не могла найти для себя места в Сибири, а Марат Гельман — публично оплёван в Краснодарском крае. Понятие “искусство” вместе с нашей системой правосудия ускоряющимися темпами уходит в прошлое. В данный момент модно встать в позу и разорвать “Чёрный квадрат” Малевича. Передвижников пока что любят, но лишь по той причине, что никто не ходит в музеи и не видел, что они писали на самом деле. Пошлость и Средневековье распространяются в обществе, как туман по полю.
В своём небольшом комментарии про балет ещё с месяц назад я говорил о том же: “Опыт других современных искусств показывает, что зритель без какого-то знакомства с тем, что мир изменился за последние десятилетия, в искусстве ничего не поймет. И, кроме того, зритель практически нигде не может взять эти знания, а наше министерство культуры не испытывает желания его просвещать”.
Власть видит в современном искусстве конкурента и врага. Как менты — в группе “Макулатура”, музыкантов которой осудили за “Путина” и “мусор” в песне “Милиционер будущего”. В текстах группы рассказывается об экзистенциальном ужасе человеческого существования, о том, что “страданий не существует, потому что страдают все под хохот на концерте Задорнова”. Однако господа менты ухватились за маячок, который им оказался знаком. Потому что больше не поняли. Не поняли, что не вызывающие у них никаких ассоциаций тексты куда страшнее и опаснее.
Именно поэтому власть не хочет допустить современного искусства. Любой, понимающий его человек умнее всей отечественной государственной машины.

“В самых неверных, языческих Царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям — а в России нет их! Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде грабежи, везде убийства и совершаются именем Царским! Ты высок на троне; но есть Всевышний, Судия наш и твой. Как предстанешь на суд Его?” — говорил, поддержавший бы Pussy Riot, живи он в наши дни, с амвона Успенского собора в Кремле Филипп Колычёв. Не долгое время ему ещё оставалось быть предстоятелем Российской Церкви. На этого диссидента, зиждителя дегенеративных взглядов, разрушающих Родину, нашёлся свой Александр Босых в лице Малюты Скуратова.
А всё потому, что оппозиции в лице бояр не стоило пенять в сторону Княжества Литовского, где, дескать, и без нашистов, то бишь опричнины и закон и порядок и люди от горячих объятий крепостничества не разбегаются в степь и леса. Имели связь с послами вражеского государства? Так что ж теперь по утерянной голове плакать? В королевстве Сигизмунда сплошной раздрай и кризис, национальная и религиозная неразбериха, и всякие связи с ним — это удар по стабильности Московского княжества.
На следующий же день после выступления митрополита Филиппа казни и обыски продолжились с новой силой. У бояр и людей митрополичьего двора пытками хотели дознаться о замыслах Филиппа против национального лидера. На стенах храмов многие стали выцарапывать хэштеги #новый37й и тому подобные.
В дальнейшем суд над Филиппом Иван Грозный взял под личный контроль. Первые экспертизы не выявили в действиях митрополита достаточных оснований для ареста, но анонимные обвинения в оскорблении религиозных чувств проступками Филиппа в бытность игуменом Соловецкого монастыря дали ход буксовавшему следствию. Православная общественность в лице подсиживающих Филиппа епископов требовала его раскаяться в содеянном. Арестант демонстрировал наглость, не соглашаясь с наветами. Следствие дозналось правды, суд постановил, что осквернение святого места было совершено, и митрополит Филипп лишился сана. Опричники, в лучших традициях движения хунвэйбинов, громивших ревизионистов, ворвались в храм, где служил обвинённый оппозиционер, сорвали с него святительское облачение и погнали по городу, избивая мётлами, под крики: “Подпиндосник! Враг России! Больше Госдеп не заплатит”.
За сто лет в нашей стране меняется всё, и за тысячу — ничего.

В 1789 году Генеральные Штаты Франции сказали: “Мы — народ, а значит мы — власть”. Проблема легитимации была снята. Наша же либеральная интеллигенция что сто лет назад, что сейчас бегает с каким-то “народом” как с торбой, боясь обидеть “большинство” — обманку, которую подсовывают нам захватившие власть воры — которого на самом деле не существует. Под идею “защиты большинства” попадают войска на улицах городов, избиения гражданских активистов и аресты среди бела дня идеологически неугодных, вытащенные из захолустных средневековых подвалов призывы давить вероотступников, измор в тюремных застенках молодых мам. Ради “защиты” “молчаливого большинства” так называемая власть будет смотреть как умрёт в Астрахани политик Шеин, сгноит в тюрьме Таисию Осипову, катком пройдётся по любому, не по-холопски поднявшему голову.
Только нет никакого “большинства”. Сейчас практически вся Россия имеет доступ к Интернету, а значит a priori при желании может знать альтернативную официальной точку зрения. Если за последние полгода так называемый народ себя не проявил (не будем же мы путинги считать его волеизъявлением?), то “народу” никакого дела нет не только до оппозиционных чаяний светлого будущего, но и до самой “власти”. Его не волнует, Путин наверху или Блевутин. Овальный завтра будет или Навальный. Нечего нянчиться с мифом, пытаясь разбудить Зверя о тысячу спин.
Дело нескольколетней давности Саввы Терентьева, посаженного за комментарий о “ментах, которых надо сжигать в печах — не несчастный курьёз, а обычное дело для нашей судебной системы. Только сегодня Александр Стрыгин в Саратове был осуждён за фотоколлаж с нацистами, подписанный “МВД РФ”. Сергей Мохнаткин, защитивший женщину 31 декабря 2009 года от милиционера до сих пор сидит в тюрьме, а нынешний “президент”, за четыре года правления удостоившийся только того, чтобы прослыть в народе мемом, отказывается пощадить несчастного, мотивируя это тем, что он-де не имеет права прощать, раз сиделец не раскаивается. Той же логикой руководствуются защитники православных ценностей из кругов РПЦ, требующие наказания и умерщвления девушек из группы Pussy Riot за попрание святыни, то есть Храма Христа Спасителя, не принадлежащего Церкви и с момента “восстановления” постоянно сдающегося правительством Москвы под вечеринки и гулянки. В результате этого несчастные девушки, несколько месяцев томящиеся в СИЗО оставлены там сегодня ещё на два месяца, потому что следователь помимо записных “защитников святынь” так и не смог найти потерпевших. Народ — это перечисленные сидельцы. Народ — это Марков, которого посадили на 13 лет за педофилию, потому что его дочери нравится рисовать пушистые хвостики. Народ — это Тоня Фёдорова, находящаяся несколько лет в бегах, потому что следователю захотелось заработать на пенсию за счёт её московского жениха. Народ — это жертвы ОВД Дальний, это питерский студент, изнасилованный полицейскими древком лопаты. Это борющиеся за свои права и не желающиепризнавать, что та бандитская группировка, которая диктует нам свои законы — и есть государство. И никакого другого народа нет.
А если мы — народ, то мы и есть власть. Пора взять её в свои руки.