Ещё с вечера дороги в область застопорились пробками, а офисные клерки приступили к перемыванию костей тех, кто взял отгул на субботу. Перед большими праздниками Москва стала пустеть.
Ночная столица последних апрельских выходных оказывается жилым пространством, где можно, прервав беседу, остановиться у здания МИДа и обсудить в который раз египетскую величавость высотки. Даже Арбат, Арбат — столь отвратительный в любое другое время — оказывается приятным городским пространством. Ближе к ночи с улицы убираются все торговцы пошлостью, пьяные музыканты и мигранты, раздающие пробники духов, оставляя открытыми печально обветшалые фасады домов, вдоль которых художники не толкают ширпотреб, а демонстрируют мастерство, и студенты театральных ВУЗов декламируют стихи и сценки. Ночью прогулка по Патриаршему мосту со стаканчиком из кофейни остаётся просто прогулкой, а не сигнальным поведением, гением места Красного Октября. Наступает время, когда можно спокойно ходить по затихшему городу, праздно рассуждать о Советской России межвоенного периода, воспроизводстве иерархии в малых изолированных группах и дурачиться, не переходя на цеховой крик, свойственный обычному индустриальному шуму будней.
Однако суббота требует своего, не обращая внимания на вздохнувший с облегчением город, и нам пришлось спуститься в метро. На лавке напротив была замазана возвращающая в обыденность горькая и правдивая надпись “Маша, я в пизде”.

В 1789 году Генеральные Штаты Франции сказали: “Мы — народ, а значит мы — власть”. Проблема легитимации была снята. Наша же либеральная интеллигенция что сто лет назад, что сейчас бегает с каким-то “народом” как с торбой, боясь обидеть “большинство” — обманку, которую подсовывают нам захватившие власть воры — которого на самом деле не существует. Под идею “защиты большинства” попадают войска на улицах городов, избиения гражданских активистов и аресты среди бела дня идеологически неугодных, вытащенные из захолустных средневековых подвалов призывы давить вероотступников, измор в тюремных застенках молодых мам. Ради “защиты” “молчаливого большинства” так называемая власть будет смотреть как умрёт в Астрахани политик Шеин, сгноит в тюрьме Таисию Осипову, катком пройдётся по любому, не по-холопски поднявшему голову.
Только нет никакого “большинства”. Сейчас практически вся Россия имеет доступ к Интернету, а значит a priori при желании может знать альтернативную официальной точку зрения. Если за последние полгода так называемый народ себя не проявил (не будем же мы путинги считать его волеизъявлением?), то “народу” никакого дела нет не только до оппозиционных чаяний светлого будущего, но и до самой “власти”. Его не волнует, Путин наверху или Блевутин. Овальный завтра будет или Навальный. Нечего нянчиться с мифом, пытаясь разбудить Зверя о тысячу спин.
Дело нескольколетней давности Саввы Терентьева, посаженного за комментарий о “ментах, которых надо сжигать в печах — не несчастный курьёз, а обычное дело для нашей судебной системы. Только сегодня Александр Стрыгин в Саратове был осуждён за фотоколлаж с нацистами, подписанный “МВД РФ”. Сергей Мохнаткин, защитивший женщину 31 декабря 2009 года от милиционера до сих пор сидит в тюрьме, а нынешний “президент”, за четыре года правления удостоившийся только того, чтобы прослыть в народе мемом, отказывается пощадить несчастного, мотивируя это тем, что он-де не имеет права прощать, раз сиделец не раскаивается. Той же логикой руководствуются защитники православных ценностей из кругов РПЦ, требующие наказания и умерщвления девушек из группы Pussy Riot за попрание святыни, то есть Храма Христа Спасителя, не принадлежащего Церкви и с момента “восстановления” постоянно сдающегося правительством Москвы под вечеринки и гулянки. В результате этого несчастные девушки, несколько месяцев томящиеся в СИЗО оставлены там сегодня ещё на два месяца, потому что следователь помимо записных “защитников святынь” так и не смог найти потерпевших. Народ — это перечисленные сидельцы. Народ — это Марков, которого посадили на 13 лет за педофилию, потому что его дочери нравится рисовать пушистые хвостики. Народ — это Тоня Фёдорова, находящаяся несколько лет в бегах, потому что следователю захотелось заработать на пенсию за счёт её московского жениха. Народ — это жертвы ОВД Дальний, это питерский студент, изнасилованный полицейскими древком лопаты. Это борющиеся за свои права и не желающиепризнавать, что та бандитская группировка, которая диктует нам свои законы — и есть государство. И никакого другого народа нет.
А если мы — народ, то мы и есть власть. Пора взять её в свои руки.

Я не понимаю пожилых людей. Только что помогал женщине из провинции, приехавшей к дочке в Москву, отойти от гипертонического криза. Несколько минут назад мы, держа её за руки, оттаскивали от края платформы, чтобы она того и гляди не упала на путь; пытались прислонить к колонне, по которой она то и дело съезжала на пол; удерживали голову, чтобы женщина не задохнулась; разминали пальцы на случай, если у неё случился приступ. Я так уверенно говорю о гипертоническом кризе, потому что сам пережил его в сентябре в московском метро. Только у неё всё оказалось сильнее: я оставался в предобморочном состоянии.

И как только дежурная по станции с полицаем, которых я вызвал, и которые очень уж долго искали нас, по станции подошли к нам — поскольку я толком не объяснил, где именно мы находимся — женщина, наконец почувствовавшая себя легче, решила отказаться от всякой помощи, не пожелала идти с ними в диспетчерскую, чтобы дождаться скорой, даже отказывалась выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом после обморока. Она вела себя как ни в чём не бывало, словно она не была в обмороке, а просто споткнулась, и настаивала на том, что надо сесть в ближайший поезд и отправиться дальше до Академической к дочке домой.

Вскрытие моего отца показало, что он скончался от постинфарктного кардиосклероза. Утром 21 февраля он чувствовал себя как обычно: курил с соседом на лестничной клетке, выпил утром кофе, собираясь на работу… а потом мать, вернувшаяся с работы, нашла его тело повалившимся на кровати со сжатыми кулаками. Осенью, когда у него уже был микроинфаркт, но мы оказались рядом, врач сказал, что его сердце всё в рубцах. Он уже неоднократно переносил такое “на ногах”. Однако он не привык пить таблетки, лечиться; и выпей он тем утром лекарство для сердца, обратись в скорую или к ближним, он мог бы ещё жить.
Эта мина при плохой игре не успокаиват окружающих, она доставляет им страдания. Старшее поколение этого не понимает. Своей халатностью оно самостоятельно загоняет себя в гроб и делает близким больно. В чём сложность для понимания таких простых вещей?

Вот и всё, что было,
Не было и нету,
Правильно и ясно,
Здорово и вечно…

Посмотрите на Motorola. Казалось, Android стал средством спасения компании из того глубокого кризиса, в который она себя загнала. Но сначала она разделяется на две компании, Motorola Mobility и Motorola Solutions, потом добровольно сдаёт половину рынков, и в результате поглощена Гуглом.
Казалось бы, почему? Ведь их Droid произвели более чем позитивное впечатление. Телефоны типа Defy или Atrix стали примерами инноваций, которые готовы были приобретать по всему миру. Я считаю, всё дело в неправильном позиционировании.
Когда Джон Рубинштейн представил публике Palm Pre на новой операционной системе webOS, все разом почувствовали, что Palm начала выход из затяжного кризиса. Однако не смотря на превосходную операционную систему и привлекательное внешне “железо”, телефоны были слабыми и после пяти минут верчения в руках казались дешёвыми. Выбор в качестве оператора CDMA-сети Sprint, не самой популярной в Америке, только усугубил положение. Очень скоро стало ясно, что вместо решения старых проблем Palm создала себе ворох новых. Когда спустя полтора года после выхода ещё одного провального поколения телефонов, Plus, и затяжной паузы от шокового неприятия этих аппаратов, компания начала наконец делать правильные шаги и выпустила, наконец достойный рынка смартфон Pre 2 со второй версией операционной системы webOS, представленный сначала в Европе, а потом уже в американских сетях AT&T и Verizon, было ясно, что спасти положение уже нельзя. После приобретения прародителя наладонников компанией HP все надеялись на лучшее, но там в руководстве оказались совсем уже идиоты.
С Motorola  ситуация ровно та же. Концентрация на американском и почему-то преимущественно корейском (хотя сейчас предпочтение постепенно отдаётся китайцам) рынках, отвратительная работа с покупателями телефонов, безобразная тягомотина с обновлениями при выпуске телефонов с заведомо устаревшей версией операционной системы… На самом деле это в той или иной степени относится к половине производителей телефонов на Android, но у Motorola всё сошлось разом в одном месте. Вот, к примеру, одна из последних представленных компанией моделей смартфонов, Droid Razr MAXX. С одной стороны, этот телефон – не лопата, как Samsung Galaxy Note, а с другой – при хороших характеристиках “железа”, он имеет такую батарею, с которой должен был с самого начала поставляться любой телефон на Android. Батарею, при которой телефон, снятый с утра с зарядки, не разрядится к моменту приезда на работу. И вот, телефон, который я с удовольствием купил бы только за одну эту батарейку, выпускается лишь для оператора Verizon, и поставок в другие страны не ожидается. Нет, ну надо же, а?!
В общем, быть купленной Гуглом ради патентов – это лучшая участь, которую могла ждать Motorola. За выкинутых на улицу работников тут даже меньше обидно, чем за разрабов Nokia, хотя последние реально просиживали штаны.

Однажды Régine Chassagne и Win Butler встретились на открытии художественной выставки в Concordia University. А потом они придумали лучший способ семейного времяпрепровождения…