Здесь прекрасно всё. Буквально всё, от заголовка до последней точки. Каков полёт мысли! Какое буйство фантазии! Не могу не выразить восхищения текстом пресслужбы ГУ МВД о происшествии с участниками белоленточных протестов на Арбате, по результатам которого по тем же официальным данным задержано более ста человек. Отлично сделано. Насладитесь и Вы этим произведением эпистолярного жанра:

“Сегодня днем на улице Арбат у памятника Булату Окуджаве один из так называемых оппозиционеров начал раздавать прохожим листовки. На замечание сотрудников полиции мужчина ответил нецензурной бранью и выбил из рук полицейского мобильный телефон. За нарушение общественного порядка данный гражданин был задержан и доставлен в отдел полиции.

Однако группа гражданин попыталась отбить своего соратника. Наиболее активная женщина, являющаяся по некоторым данным женой задержанного, несколько раз бросалась на полицейских, а затем демонстративно легла на асфальт и закрыла глаза. В распоряжении полиции имеются показания очевидцев, подтверждающие агрессивное поведение гражданки.

Вызванная бригада «скорой помощи» в первый раз не нашла необходимости в госпитализации женщины, лишь при повторном вызове доставила ее в больницу, где был поставлен предварительный диагноз: ЗЧМТ и ушиб.

Впоследствии в сети интернет стала появляться не соответствующая действительности информация о якобы избиении женщины сотрудником ОМОН.

В настоящее время по данному факту проводится проверка, направленная на установление всех обстоятельств, при которых данная гражданка получила указанные повреждения.

Пресс-служба ГУ МВД России по г. Москве”

Безумное молчание

Есть молчание от великого познания — от богатства духовного и мудрости — не всякую тайну вместить сердцу человеческому — слабо и пугливо оно, наше сердце.
Видел я на старых иконах образ Иоанна Богослова: пишется Богословец с перстом на устах. Этот перст на устах — знак молчания. И этот знак заграждающий прошел в душу народную.
А есть молчание от нищеты духовной — от душевной скудости нашей, по малодушию и робости.
Когда на обиду смолчишь — свою горечь примешь вольную, и молчание твое — вольный крест. Но когда ты видишь, как на глазах у тебя глумятся и оскорбляют безответно, и сам смолчишь, твое молчание — безумное.
Мы в смуту живем, все погублено — без креста, без совести. И жизнь наша — крест. И также три века назад смута была — мудровали Воры над родиной нашей, и тяжка была жизнь на Руси.
И в это смутное время, у кого болела душа за правду крестную, за разоренную Русь, спрашивали совесть свою: «За что нам наказание такое, такой тяжкий крест русской земле?»
И ответил всяк себе ответом совести своей.
И ответ был один:
«За безумное наше молчание».

Ещё с вечера дороги в область застопорились пробками, а офисные клерки приступили к перемыванию костей тех, кто взял отгул на субботу. Перед большими праздниками Москва стала пустеть.
Ночная столица последних апрельских выходных оказывается жилым пространством, где можно, прервав беседу, остановиться у здания МИДа и обсудить в который раз египетскую величавость высотки. Даже Арбат, Арбат — столь отвратительный в любое другое время — оказывается приятным городским пространством. Ближе к ночи с улицы убираются все торговцы пошлостью, пьяные музыканты и мигранты, раздающие пробники духов, оставляя открытыми печально обветшалые фасады домов, вдоль которых художники не толкают ширпотреб, а демонстрируют мастерство, и студенты театральных ВУЗов декламируют стихи и сценки. Ночью прогулка по Патриаршему мосту со стаканчиком из кофейни остаётся просто прогулкой, а не сигнальным поведением, гением места Красного Октября. Наступает время, когда можно спокойно ходить по затихшему городу, праздно рассуждать о Советской России межвоенного периода, воспроизводстве иерархии в малых изолированных группах и дурачиться, не переходя на цеховой крик, свойственный обычному индустриальному шуму будней.
Однако суббота требует своего, не обращая внимания на вздохнувший с облегчением город, и нам пришлось спуститься в метро. На лавке напротив была замазана возвращающая в обыденность горькая и правдивая надпись “Маша, я в пизде”.

В 1789 году Генеральные Штаты Франции сказали: “Мы — народ, а значит мы — власть”. Проблема легитимации была снята. Наша же либеральная интеллигенция что сто лет назад, что сейчас бегает с каким-то “народом” как с торбой, боясь обидеть “большинство” — обманку, которую подсовывают нам захватившие власть воры — которого на самом деле не существует. Под идею “защиты большинства” попадают войска на улицах городов, избиения гражданских активистов и аресты среди бела дня идеологически неугодных, вытащенные из захолустных средневековых подвалов призывы давить вероотступников, измор в тюремных застенках молодых мам. Ради “защиты” “молчаливого большинства” так называемая власть будет смотреть как умрёт в Астрахани политик Шеин, сгноит в тюрьме Таисию Осипову, катком пройдётся по любому, не по-холопски поднявшему голову.
Только нет никакого “большинства”. Сейчас практически вся Россия имеет доступ к Интернету, а значит a priori при желании может знать альтернативную официальной точку зрения. Если за последние полгода так называемый народ себя не проявил (не будем же мы путинги считать его волеизъявлением?), то “народу” никакого дела нет не только до оппозиционных чаяний светлого будущего, но и до самой “власти”. Его не волнует, Путин наверху или Блевутин. Овальный завтра будет или Навальный. Нечего нянчиться с мифом, пытаясь разбудить Зверя о тысячу спин.
Дело нескольколетней давности Саввы Терентьева, посаженного за комментарий о “ментах, которых надо сжигать в печах — не несчастный курьёз, а обычное дело для нашей судебной системы. Только сегодня Александр Стрыгин в Саратове был осуждён за фотоколлаж с нацистами, подписанный “МВД РФ”. Сергей Мохнаткин, защитивший женщину 31 декабря 2009 года от милиционера до сих пор сидит в тюрьме, а нынешний “президент”, за четыре года правления удостоившийся только того, чтобы прослыть в народе мемом, отказывается пощадить несчастного, мотивируя это тем, что он-де не имеет права прощать, раз сиделец не раскаивается. Той же логикой руководствуются защитники православных ценностей из кругов РПЦ, требующие наказания и умерщвления девушек из группы Pussy Riot за попрание святыни, то есть Храма Христа Спасителя, не принадлежащего Церкви и с момента “восстановления” постоянно сдающегося правительством Москвы под вечеринки и гулянки. В результате этого несчастные девушки, несколько месяцев томящиеся в СИЗО оставлены там сегодня ещё на два месяца, потому что следователь помимо записных “защитников святынь” так и не смог найти потерпевших. Народ — это перечисленные сидельцы. Народ — это Марков, которого посадили на 13 лет за педофилию, потому что его дочери нравится рисовать пушистые хвостики. Народ — это Тоня Фёдорова, находящаяся несколько лет в бегах, потому что следователю захотелось заработать на пенсию за счёт её московского жениха. Народ — это жертвы ОВД Дальний, это питерский студент, изнасилованный полицейскими древком лопаты. Это борющиеся за свои права и не желающиепризнавать, что та бандитская группировка, которая диктует нам свои законы — и есть государство. И никакого другого народа нет.
А если мы — народ, то мы и есть власть. Пора взять её в свои руки.

Я не понимаю пожилых людей. Только что помогал женщине из провинции, приехавшей к дочке в Москву, отойти от гипертонического криза. Несколько минут назад мы, держа её за руки, оттаскивали от края платформы, чтобы она того и гляди не упала на путь; пытались прислонить к колонне, по которой она то и дело съезжала на пол; удерживали голову, чтобы женщина не задохнулась; разминали пальцы на случай, если у неё случился приступ. Я так уверенно говорю о гипертоническом кризе, потому что сам пережил его в сентябре в московском метро. Только у неё всё оказалось сильнее: я оставался в предобморочном состоянии.

И как только дежурная по станции с полицаем, которых я вызвал, и которые очень уж долго искали нас, по станции подошли к нам — поскольку я толком не объяснил, где именно мы находимся — женщина, наконец почувствовавшая себя легче, решила отказаться от всякой помощи, не пожелала идти с ними в диспетчерскую, чтобы дождаться скорой, даже отказывалась выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом после обморока. Она вела себя как ни в чём не бывало, словно она не была в обмороке, а просто споткнулась, и настаивала на том, что надо сесть в ближайший поезд и отправиться дальше до Академической к дочке домой.

Вскрытие моего отца показало, что он скончался от постинфарктного кардиосклероза. Утром 21 февраля он чувствовал себя как обычно: курил с соседом на лестничной клетке, выпил утром кофе, собираясь на работу… а потом мать, вернувшаяся с работы, нашла его тело повалившимся на кровати со сжатыми кулаками. Осенью, когда у него уже был микроинфаркт, но мы оказались рядом, врач сказал, что его сердце всё в рубцах. Он уже неоднократно переносил такое “на ногах”. Однако он не привык пить таблетки, лечиться; и выпей он тем утром лекарство для сердца, обратись в скорую или к ближним, он мог бы ещё жить.
Эта мина при плохой игре не успокаиват окружающих, она доставляет им страдания. Старшее поколение этого не понимает. Своей халатностью оно самостоятельно загоняет себя в гроб и делает близким больно. В чём сложность для понимания таких простых вещей?

Вот и всё, что было,
Не было и нету,
Правильно и ясно,
Здорово и вечно…