Когда я ухожу на работу, жена ещё спит. С каждым этажом, отдаляющим меня от квартиры, где она осталась, с каждым шагом к метро я ускоряю ход времени, отправляя её в прошлое по отношению к ощущаемому мной. Хотя это и не заметно, но мы уже живём в разных слоях физического пространства, именуемых “настоящим”.
Незаметно для нас часы под землёй отмеряют время чуть медленнее, чем на поверхности, а “настоящее”, в котором спит жена, отдаляется от моего в прошлое ещё на доли секунды.
Время — это сама Земля, кружащаяся вокруг Солнца, несущегося с небывалой скоростью в хвосте галактики Млечный Путь, летящей в огромном кластере нескончаемого скопления звёзд в неизвестность. Волна, запущенная Большим взрывом, разносит рождённую им материю во всех направлениях. Так воспринимается время.
“Настоящее” оказывается одновременно светом звёзд, дошедшим до нас, и самими звёздами, давно погасшими. В настоящем Вы читаете этот абзац, слово за словом, переходя со строчки на строчку, конденсируя в себе скорость света, а граф Лев Толстой умирает в доме начальника станции Астапово. Пока Вы пробегаете глазами по тексту, Аристотель обучает Александра, потомок Денисовского человека впервые вступает на берег Австралии, Винсент Ван Гог отрезает себе ухо…
Все эти действия происходят в вибрирующем, растягиваемом гравитацией, похожем на резину и подверженном энтропии пространстве-времени. Они все в настоящем, различающемся положением Земли по отношению к Солнцу, положением Солнца, по отношению к центру Млечного Пути, положением Млечного Пути по отношению к другим галактикам в окружающем скоплении и так далее, и так далее…
В описываемом общей теорией относительности пространстве прямо сейчас, но в другой по отношению ко мне точке умирают защитники Сталинграда; можно вычленить точку, в которой, не зная того, мои отец и мать зачинают меня. Всё это происходит сейчас где-то там.

Альберт Эйнштейн, как-то беседуя с Рудольфом Карнапом о природе времени, сокрушался тем, что физика не видит существенного различия между прошлым и будущим, которое переживает каждый человек, способный ощущать лишь “настоящее”. «То, что это ощущение не может быть охвачено наукой, — вспоминал после Карнап в своей “Автобиографии”, — казалось ему фактом болезненного, но неизбежного поражения».

Эта запись оскорбляет чувства верующих людей и носит экстремистский характер.

Культурным эпифеноменом последних политичесвких событий стало бравое шествие казачества по улицам больших городов. То Доренко про них рассказывает, то телеканал “Дождь”. Вместе с прочими ряжеными они собираются патрулировать улицы, чтобы хранить покой граждан и защищать моральные устои.
Когда жена начитает в красках описывать свои впечатления от этого “маскарада”, мне на ум приходят строки из “Записок под капюшоном” Холлиса Мейсона, известного как Филин. Кем он был? Горожанин в первом поколении, выросший в годы Депрессии. Этот человек даже не мог толком объяснить, зачем решил стать полицейским, когда пришло время определиться с профессией. Его интеллектуальным путеводителем были романы pulp fiction, а “Полёт валькирий” Вагнера ассоциировался с шефом отца, Мо Вердоном, покончившим с собой под эту мелодию. Холлис Мейсон не обладал какими-то выдающимися нравственными принципами. Обычный рабочий американец, полагающий, что лишняя жесткость к врагам будет полезна для оздоровления общества. Представитель консервативной Америки времён маккартизма. Не обрёл высших нравственных принципов Мейсон и одев костюм супергероя. Однако сам он решил, что костюм даёт ему особые права, позволяющие быть выше закона. К сожалению таких как он оказалось достаточно, чтобы государство обратило на них внимание. Позднее костюмированные вершители правосудия помогли Никсону победить во Вьетнаме, умять Уоттергейтский скандал и благополучно вступить сначала в третий, а затем в четвёртый президентский срок.
Холлис Мейсон — персонаж графического романа Алана Мура и Дейва Гиббонса. Но до чего же наши ряженые с гипертрофированным желанием защитить чужое нижнее бельё напоминают его и других “Хранителей”!
Нелепость нагаек на улицах мегаполисов только поначалу вызывает смех. Дядьки, разъезжающие в нелепых котюмах, называюшие себя вопреки всякой этнографической и исторической логике “казаками”, наделены без всякого законного права возможностью решать за нас, как нам выглядеть, где ходить и что делать. Не наигравшиеся в детстве мужики в качестве игрового поля с позволения проворовавшихся начальников взяли себе городское пространство, а нас — игральными фигурами.
В комиксе Мура и Гиббонса, к слову говоря, всё нехорошо кончилось.

Открылось, что мы все — аморальны. Погрязли в похоти и грехе. Крайне подвержены безнравственному влиянию.

В последнее время я устойчиво воспроизвожу по памяти слова Деннета из этой его лекции десятилетней давности. Они то и дело всплывают в голове, когда в очередной раз говорят о “святотатстве”, об “оскорблённых чувствах”, о “межрелигиозной розни”…
Проблема в том, что ментальной болезнью очень легко заразиться. Раз: и активистки движения Femen спиливают крест в защиту Pussy Riot. Два: изрисован древний псковский собор. Эти действия крайне понятны, если лицезреть тот кафкианский ад, который устроен государством при полной поддержке РПЦ МП над участницами феминистической группы. Однако надо найти в себе силы, чтобы не заразиться.
Участницы группы Femen, равно как и псковские графитчики поступили точно также, как пастор Терри Джонс, сжигавший книги Корана. Это целенаправленное разжигание ненависти, тыкание пальцем в больное место. Это согласие с тем, что “священные символы” имеют значение для участников акции, а значит — выступление на стороне обвинения.
В то время как Алёхина, Самурцевич и Толоконникова старались в течение всего процесса доказать, что их акция своей целью ставила политическое действие, их последователи кидают нас всех на путь религиозной борьбы. Борьбы, давно потерявшей всякий смысл. С поля, где мы сражались за собственные права и свободы, обе стороны откидывают нас на средневековое поле брани между Иосифом Волоцким и жидовствующими. Надо признать экзистенциальную проблему, которую Деннет поставил в известной беседе с Докинзом, Хитченсом и Харрисом: “Знаете, нет вежливого способа сказать: вы осознаете, что прожили жизнь впустую?”
Варвары, порождённые десятилетиями прозябания вне просвещения, нас не услышат.

Православные стали официальными врагами России. Они объявили нашей стране войну. Теперь она — на выживание.

Сегодня на прениях в суде над Pussy Riot девушки говорили чрезвычайно верные вещи.
Надежда Толоконникова ещё раз попыталась объяснить машине обвинения, называемой по какой-то ошибке “судом”, что есть понятия акционизма и панка, в которые так никто из обвинителей и не удосужился вникнуть. Без этих понятий любой разговор о действиях, происходивших в храме, бесполезен, поскольку сами обвинения оказываются голословны и, ни на чём не основанные, повисают в воздухе.
Мария Алёхина умело ловила адвокатов обвинения (которые многократно в своих речах называли девушек потерпевшими) на фальсификации фактов и пренебрежении показаниями свидетелей, которых само же обвинение и вызвало. Таким образом машина обвинения презирает не только Pussy Riot, все объяснения которых так никто и не удосужился услышать, но и самих “пострадавших”, оказывающихся бессмыссленными винтиками в системе.
Екатерина Самурцевич в своём выступлении, к сожалению большей частью упущенном в трансляции “Новой газеты”, объяснила, что религиозного оскорбления не было и быть не могло, раз сами обвинители даже в конце заседания говорят о косвенных признаках. Она вновь повторила, что никто из обвинителей не решился прибегнуть к материалам группы Pussy Riot. Меж тем, в материалах ко всем перформансам давались объяснения, какие цели он преследовал. Если и могло быть какое-то непонимание, объяснила Екатерина, так лишь по той причине, что акция девушек в храме могла вызвать культурный шок. Однако он может возникнуть лишь по причине того, что государство целенаправленно ведёт политику изживания всякого понимания, что собой представляет современное искусство.
Это хорошо было видно на протяжении процесса. Колкости о “современном искусстве” и “современных художниках” в унисон отпускали как обвинители, так и судья Сырова. В их устах в стане художников внезапно оказалась даже Екатерина Дёготь. Каждый раз это звучало как ругательство и обвинение. Впрочем, на этом процессе и слово “феминизм” звучало обвинением. Звучало обвинением всё, что только можно было приплести девушкам из Pussy Riot.
Современное искусство в России даже не находится в загоне. В этом году в России были закрыты многие известные галереи, выставка “Родина” не могла найти для себя места в Сибири, а Марат Гельман — публично оплёван в Краснодарском крае. Понятие “искусство” вместе с нашей системой правосудия ускоряющимися темпами уходит в прошлое. В данный момент модно встать в позу и разорвать “Чёрный квадрат” Малевича. Передвижников пока что любят, но лишь по той причине, что никто не ходит в музеи и не видел, что они писали на самом деле. Пошлость и Средневековье распространяются в обществе, как туман по полю.
В своём небольшом комментарии про балет ещё с месяц назад я говорил о том же: “Опыт других современных искусств показывает, что зритель без какого-то знакомства с тем, что мир изменился за последние десятилетия, в искусстве ничего не поймет. И, кроме того, зритель практически нигде не может взять эти знания, а наше министерство культуры не испытывает желания его просвещать”.
Власть видит в современном искусстве конкурента и врага. Как менты — в группе “Макулатура”, музыкантов которой осудили за “Путина” и “мусор” в песне “Милиционер будущего”. В текстах группы рассказывается об экзистенциальном ужасе человеческого существования, о том, что “страданий не существует, потому что страдают все под хохот на концерте Задорнова”. Однако господа менты ухватились за маячок, который им оказался знаком. Потому что больше не поняли. Не поняли, что не вызывающие у них никаких ассоциаций тексты куда страшнее и опаснее.
Именно поэтому власть не хочет допустить современного искусства. Любой, понимающий его человек умнее всей отечественной государственной машины.

Ведь что такое миф? Миф — это оскал зверя, это животный страх грозы и огня, это враг за спиной, не видя которого, ощущаешь его присутствие и беззащитность перед ним. Попытка преподнести миф слюняво-беззубым, в редакции “для детей”, в пластмассовой упаковке для массового потребителя — всегда обречена на неудачу. Зверь просто уйдёт в тень. Будет создано впечатление, что ты всё понял о нём, изучив плюшевую модельку с милыми большими глазками. Но это впечатление обманчиво. Последний последователь мифа будет до конца своих дней отправлять единственный верный по его мнению культ. И либо в конце жизни он уйдёт в лес к своему покровителю, либо заставит всех снова почувствовать дыхание зверя за спиной, столь реальное, что сердце остановится в опаске, прислушиваясь когда хищник нападёт.
Michael Uslan — именно такой человек. Он положил жизнь на то, чтобы мы ощутили всю тьму, которую прячет под своим плащом Бэтмен. Десятилетия ушли на то, чтобы тот позор, с которым ассоциировался оживший египетский бог смерти, поражающий своих врагов в ночи, оказался забыт. Сейчас никто не может сказать, что фильмы Кристофера Нолана — детские сказочки, как это было с сериалом шестидесятых годов по ABC. Вот-вот выйдет на экраны The Dark Knight Rises, и я уже жду, как в ужасе буду вжиматься в кресло кинотеатра. Грядёт возрождение легенды…

Сегодня нас лишили слова.
“Теперь всё хорошо”, — подумал я, выходя на встречу вечерней Москве. Наши надзиратели, единогласно решившие убить дракона, забыли о том, как говорящие на птичьем языке уже однажды разнесли на кусочки лелеемую ими страну. Как воробьи — крошки, каждый в своё гнездо.
Наши надзиратели равняются на Китай, эдакого плохиша, у которого они учатся разным пакостям. Китайские хунвейбины тоже истребляли воробьёв, но, как и наши, — в результате потерпели поражение, а нынешний запрет “цензуры” привёл лишь к запрету “гармонии”.
“Что ж, это хорошо”, — подумал я, спускаясь в подземный переход. Мы не будем узнавать о каждом проступке надзирателей. Быть может, то, что не нашлось ни одного человека в зале, кто посмел бы проголосовать против — одна из последних свободных новостей. Мы не будем знать всё, но мы станем внимательнее. Мы ещё глубже прочувствуем этот мир, открыв не только глаза, но и слух, обояние, ощущения… Так, как это делали наши отцы, чтобы научиться своему чириканию. Даже в годы жуткой сталинской реакции, когда вдруг герои детских произведений стали за столом есть солёные огурцы. Думали ли запретители, что вызывают на бой эрудитов?
“Теперь всё хорошо”, — подумал я, оглядываясь вокруг. Гармонист в переходе исполнял танго Пьяццоллы. Безногая просительница милостыни у метро ела персик.