К сожалению, мы принципиально не запоминаем того, что связано с нашим прошлым. Вот даже Pussy Riot с лёгкой руки Романа Волобуева как-то предпочтительнее видеть сквозь отражение Ульрики Майнхоф, а не в качестве продолжательниц дел Засулич и славных дореволюционных терористок.

Вот и о Кароле Модзелевском, интервью которого напечатано в журнале “Новая Польша”, у нас никто не знает. Он не удостоился статьи в русской Википедии. Не бог весть какая фигура — историк-медиевист, человек изучавший прошлое соседской страны, о которой мы знать ничего не желаем. Человек, подготовивший идейную основу для независимого объединения профсоюзов “Солидарность”. Один из тех, кому Окуджава посвящал произведения, что вылилось в интервью на старом OpenSpace (само по себе удивительно).

Кирилл — такое имя он носил при рождении — появился на свет в Москве в 1937 году.

«Кажется, не очень хорошо были выбраны место и год для рождения — так мне говорили потом, я не выбирал»,

— рассказывает Кароль. Отца арестовали спустя три недели после рождения. Он был студентом последнего курса танкового училища, и попал под раздачу в связи с делом
Тухачевского. Дедушка по материнской линии в это время сидел. За меньшевизм. После, уже живя во Вроцлаве, пожилая мать Кароля, когда того в связи с волнениями, поднятыми “Солидарностью” посадят в третий раз, будет говорить корреспонденту Бернару Гетта, который пытался через неё передать в тюрьму сигареты “Голуаз”:

«Вы знаете, я уже больше не могу. Мой отец — его арестовали, его приговорили, он был в лагере, я ему носила пачки — махорку, папиросы. За что его арестовали? Потому что он был коммунистом <...> Мой первый муж тоже был коммунист. За то его и арестовали. И я носила ему передачи, папиросы, махорку. Второй муж тоже был коммунист. И тоже он сидел. Сын — раз его посадили, я ему носила передачи, папиросы. Второй раз его посадили, я ему носила передачи, папиросы. Третий раз его посадили… Почему его посадили? Потому что он коммунист, конечно. А я никакая не коммунистка, я простая женщина, и в этом коммунизме не разбираюсь. Я не хочу. Заберите ваши сигареты».
 

Когда Модзелевский вместе с Яцеком Куронем в 1965 году писали, по его выражению, “первую версию глупостей”, в ней излагалась идея, которую отказываются принимать как должное все наши революционеры по сию пору.

«Ты не ходи к диссидентам, они тебе будут говорить про все те нравственные правды, которые тебе давно знакомы. Ты иди к тем, кто работает как интеллектуалы в горбачевском правительстве. Я тебе дам несколько адресов».
 

И была встреча с Отто Лацисом, который тогда был кем-то вроде нынешних Михаила Бударагина или Маргариты Симоньян, а в наше время стал одним из людей, стоявших в начале прекрасного журнала “Русский Репортёр”, и Модзелевский был поражён внеидеологической трезвостью собеседника, и это было сильнее любых сторонних намёков.

А потом была поездка в Набережные Челны, где Модзелевский познакомился с Валерием Писигиным. Сейчас он занимается историей американской музыки второй половины ХХ века, а за плечами имеет большую общественно-политическую карьеру. В то время он был главой Политического клуба имени Бухарина. При встрече Писигин продемонстрировал Модзелевскому папку, содержащую вырезки из советских газет, в статьях которых хулилась деятельность профсоюза “Солидарность”.

«И в этих вырезках ручкой были подчеркнуты самые важные бранные тексты. Я посмотрел на это и тогда понял, что этот паренек — интеллигентный, способный, харизматичный — не мог слушать радио «Свобода», потому что его глушили. Вместо этого он читал «Правду», «Известия» и «Красную звезду» и подчеркивал то, что ему казалось важным. И он это считал «учебником подрывной работы». Тогда я понял, что мы не декларациями, не фразеологией, а просто фактом своего существования отравляли эту империю. Что это был смертоносный яд, который неуклонно проникал прямо в сердце империи посредством ее же печати. Я, конечно, не верил, что это мы империю уничтожили, но поверил в то, что это очень подмывало ее основы. Это было действие простого примера — это можно!»

Скотт Форстолл был уволен из Apple.
Это значит, что iOS, какой мы её знали последние несколько лет, канула в прошлое. Форстолл был идейным вдохновителем живоподобного UI, известного нам как skeumorphism. дизайн приложений казался нам таким новыми и интересным, когда появился на iPad с системой 3.2: матерчатые задники приложений, словно обтянутый в кожу календарь, и Адресная книга… они действительно сделали её книгой! Она стала жутко неудобной, но в первое время всё равно воспринималась так мило. Подобного больше ни у кого не было. “Вот она, продуманность интерфейса до последней детали!”, “Настоящее единство искусств и технологий!”, “Уроки каллиграфии, которые получал Джобс, не прошли даром!”…
Конкуренты, пытающиеся добиться столь же правдоподобного интерфейса, частью надорвали животики, как RIM со своим Playbook (помнит ли эту таблетку ещё кто-нибудь?), а частью продолжают выпускать отвратительные по своему внешнему вдиу программы, как Samsung.
Форстолл, казалось, обыграл всех. Джобс мог ликовать. HP сам зарубил webOS, Android второй версии не могли спасти никакие “живые” обои, а Nokia и RIM остались в прошлом десятилетии. Но там, где старые враги повержены, новый может возникнуть из ниоткуда. И таким врагом оказался Metro UI. Сама компания Apple так долго билась с плагиаторами, требуя от них придумать что-то новое вместо того, чтобы слепо копировать её успехи, что оказалась без козырей, когда на поле появился такой игрок. К тому же, из HP в Google перешёл Матиас Дюарте, занявшийся тотальным пересмотром дизайна Android, в следствие чего к четвёртой версии эта операционная система обрела свой новый, не похожий на остальные вид и UX.
Укореняющееся в тело операционных систем Apple живоподобие потеряло былую свежесть и очаровательность. Да и после смерти Джобса позиции Форстолла, который, говорят, чрезвычайно неуживчив, и был в фаворе лишь под защитой Стива, оказались под ударом. Живоподобие чрезвычайно раздражало Джона Айва, главного инженерного дизайнера Apple. Он, говорят, сравнивал отделку “под кожу” с отвратительным дизайном интернет-сайтов конца 90-х — начала 2000-х. Тогда было модно навешивать меню, оформленные под гламурный глянцевый леденец. И то и другое по мнению Айва смотрелось и смотрится раздражающе и неправдоподобно, коверкая лучшие идеи, которые инженеры Apple вкладывают в производимую технику. Не доволен быть отнюдь не только Айв. С выходом OS X 10.8, в которой живоподобные элементы интерфейса превзошли разумные пределы, люди занялись самостоятельным вычищением оных, дабы те не мешали работе.
В результате, внутренние интриги после смерти Джобса завершились ровно тем, что происходит после смерти диктатора. Форстолл, работавший со Стивом ещё в пору NeXT Computers, уходит. С ним уйдёт и живоподобие, а внешний вид техники Apple обретёт согласие с UI работающих на ней операционных систем. На серьёзные изменения в UI iOS у дизайнеров Apple есть около семи месяцев. По всей видимости, к концу весны нам продемонстрируют бету седьмой версии модибльной операционной системы. Как резко она изменится внешне?

Не стоит забывать, что дискурс “failed state” относительно России был рождён в консервативном лагере. Центральной идеей было утверждение: Советский Союз рухнул, но никакой державы взамен так и не возникло. Умеренные представители консервативного лагеря годами блеяли о “национальной идее” в контексте ублюдошной русской философии, в то время как радикалы грезили “консервативной революцией”.
Либералы, считавшие себя безоговорочными победителями в исторической борьбе, предпочитали игнорировать существование своих противников, отмахиваясь утверждением “красно-коричневые”, будто  оно жестокое оскорбление. Левые соглашались на звание. Центристы у власти, подмахивающие и тем и этим, в качестве пролегомен к собственной институционализации выдвигали лозунги об “особом пути” или сурковское “суверенная демократия”, но на распространение дискурса это не влияло. Как недавно говорил Кашин, беда в том, что никто за 20 лет так и не придумал альтернативы.
Собственно, когда к декабрю 2011 года дискурс “failed state” стал всеобъемлющим, результатом чего оказались зимние митинги, целью властьпридержащих стали лихорадочные поиски точки опоры для сохранения равновесия. Такой опорой стали традиционалисты, а мы по уши окунулись в “консервативную революцию”.
Теперь наши дети читают сказку Пушкина “О купце Кузьме Остолопе и его работнике Балде”, разучивают “Отче наш” на уроках светской этики, а депутаты, которым этого мало, хотят до кучи засунуть религиозную точку зрения на происхождение человека в курс истории. Чтобы закрепить первые успехи, православные священники со святым Сталиным на устах рекомендуют вернуть крепостничество. Россия вступила в активную фазу строительства национальной идеи. “Консервативная революция” победила.
Мы будем иметь право знать не просто отцензурированную, но и выправленную историю. Читать правильные книжки классиков, доблестно переписанные чиновниками от культуры, чтобы кто чего не подумал. Песни мы теперь будем петь только исправленные батюшками. Потому что, как говорил патриарх, Ваша жизнь не принадлежит Вам. Словом, строится Держава.

Только вот остаётся открытым вопрос, смогут ли консерваторы победить порождёный ими же дискурс о России как “failed state”? Искренне надеюсь, что нет.

Когда я ухожу на работу, жена ещё спит. С каждым этажом, отдаляющим меня от квартиры, где она осталась, с каждым шагом к метро я ускоряю ход времени, отправляя её в прошлое по отношению к ощущаемому мной. Хотя это и не заметно, но мы уже живём в разных слоях физического пространства, именуемых “настоящим”.
Незаметно для нас часы под землёй отмеряют время чуть медленнее, чем на поверхности, а “настоящее”, в котором спит жена, отдаляется от моего в прошлое ещё на доли секунды.
Время — это сама Земля, кружащаяся вокруг Солнца, несущегося с небывалой скоростью в хвосте галактики Млечный Путь, летящей в огромном кластере нескончаемого скопления звёзд в неизвестность. Волна, запущенная Большим взрывом, разносит рождённую им материю во всех направлениях. Так воспринимается время.
“Настоящее” оказывается одновременно светом звёзд, дошедшим до нас, и самими звёздами, давно погасшими. В настоящем Вы читаете этот абзац, слово за словом, переходя со строчки на строчку, конденсируя в себе скорость света, а граф Лев Толстой умирает в доме начальника станции Астапово. Пока Вы пробегаете глазами по тексту, Аристотель обучает Александра, потомок Денисовского человека впервые вступает на берег Австралии, Винсент Ван Гог отрезает себе ухо…
Все эти действия происходят в вибрирующем, растягиваемом гравитацией, похожем на резину и подверженном энтропии пространстве-времени. Они все в настоящем, различающемся положением Земли по отношению к Солнцу, положением Солнца, по отношению к центру Млечного Пути, положением Млечного Пути по отношению к другим галактикам в окружающем скоплении и так далее, и так далее…
В описываемом общей теорией относительности пространстве прямо сейчас, но в другой по отношению ко мне точке умирают защитники Сталинграда; можно вычленить точку, в которой, не зная того, мои отец и мать зачинают меня. Всё это происходит сейчас где-то там.

Альберт Эйнштейн, как-то беседуя с Рудольфом Карнапом о природе времени, сокрушался тем, что физика не видит существенного различия между прошлым и будущим, которое переживает каждый человек, способный ощущать лишь “настоящее”. «То, что это ощущение не может быть охвачено наукой, — вспоминал после Карнап в своей “Автобиографии”, — казалось ему фактом болезненного, но неизбежного поражения».

Эта запись оскорбляет чувства верующих людей и носит экстремистский характер.

Культурным эпифеноменом последних политичесвких событий стало бравое шествие казачества по улицам больших городов. То Доренко про них рассказывает, то телеканал “Дождь”. Вместе с прочими ряжеными они собираются патрулировать улицы, чтобы хранить покой граждан и защищать моральные устои.
Когда жена начитает в красках описывать свои впечатления от этого “маскарада”, мне на ум приходят строки из “Записок под капюшоном” Холлиса Мейсона, известного как Филин. Кем он был? Горожанин в первом поколении, выросший в годы Депрессии. Этот человек даже не мог толком объяснить, зачем решил стать полицейским, когда пришло время определиться с профессией. Его интеллектуальным путеводителем были романы pulp fiction, а “Полёт валькирий” Вагнера ассоциировался с шефом отца, Мо Вердоном, покончившим с собой под эту мелодию. Холлис Мейсон не обладал какими-то выдающимися нравственными принципами. Обычный рабочий американец, полагающий, что лишняя жесткость к врагам будет полезна для оздоровления общества. Представитель консервативной Америки времён маккартизма. Не обрёл высших нравственных принципов Мейсон и одев костюм супергероя. Однако сам он решил, что костюм даёт ему особые права, позволяющие быть выше закона. К сожалению таких как он оказалось достаточно, чтобы государство обратило на них внимание. Позднее костюмированные вершители правосудия помогли Никсону победить во Вьетнаме, умять Уоттергейтский скандал и благополучно вступить сначала в третий, а затем в четвёртый президентский срок.
Холлис Мейсон — персонаж графического романа Алана Мура и Дейва Гиббонса. Но до чего же наши ряженые с гипертрофированным желанием защитить чужое нижнее бельё напоминают его и других “Хранителей”!
Нелепость нагаек на улицах мегаполисов только поначалу вызывает смех. Дядьки, разъезжающие в нелепых котюмах, называюшие себя вопреки всякой этнографической и исторической логике “казаками”, наделены без всякого законного права возможностью решать за нас, как нам выглядеть, где ходить и что делать. Не наигравшиеся в детстве мужики в качестве игрового поля с позволения проворовавшихся начальников взяли себе городское пространство, а нас — игральными фигурами.
В комиксе Мура и Гиббонса, к слову говоря, всё нехорошо кончилось.

Открылось, что мы все — аморальны. Погрязли в похоти и грехе. Крайне подвержены безнравственному влиянию.

В последнее время я устойчиво воспроизвожу по памяти слова Деннета из этой его лекции десятилетней давности. Они то и дело всплывают в голове, когда в очередной раз говорят о “святотатстве”, об “оскорблённых чувствах”, о “межрелигиозной розни”…
Проблема в том, что ментальной болезнью очень легко заразиться. Раз: и активистки движения Femen спиливают крест в защиту Pussy Riot. Два: изрисован древний псковский собор. Эти действия крайне понятны, если лицезреть тот кафкианский ад, который устроен государством при полной поддержке РПЦ МП над участницами феминистической группы. Однако надо найти в себе силы, чтобы не заразиться.
Участницы группы Femen, равно как и псковские графитчики поступили точно также, как пастор Терри Джонс, сжигавший книги Корана. Это целенаправленное разжигание ненависти, тыкание пальцем в больное место. Это согласие с тем, что “священные символы” имеют значение для участников акции, а значит — выступление на стороне обвинения.
В то время как Алёхина, Самурцевич и Толоконникова старались в течение всего процесса доказать, что их акция своей целью ставила политическое действие, их последователи кидают нас всех на путь религиозной борьбы. Борьбы, давно потерявшей всякий смысл. С поля, где мы сражались за собственные права и свободы, обе стороны откидывают нас на средневековое поле брани между Иосифом Волоцким и жидовствующими. Надо признать экзистенциальную проблему, которую Деннет поставил в известной беседе с Докинзом, Хитченсом и Харрисом: “Знаете, нет вежливого способа сказать: вы осознаете, что прожили жизнь впустую?”
Варвары, порождённые десятилетиями прозябания вне просвещения, нас не услышат.

Православные стали официальными врагами России. Они объявили нашей стране войну. Теперь она — на выживание.

Сегодня на прениях в суде над Pussy Riot девушки говорили чрезвычайно верные вещи.
Надежда Толоконникова ещё раз попыталась объяснить машине обвинения, называемой по какой-то ошибке “судом”, что есть понятия акционизма и панка, в которые так никто из обвинителей и не удосужился вникнуть. Без этих понятий любой разговор о действиях, происходивших в храме, бесполезен, поскольку сами обвинения оказываются голословны и, ни на чём не основанные, повисают в воздухе.
Мария Алёхина умело ловила адвокатов обвинения (которые многократно в своих речах называли девушек потерпевшими) на фальсификации фактов и пренебрежении показаниями свидетелей, которых само же обвинение и вызвало. Таким образом машина обвинения презирает не только Pussy Riot, все объяснения которых так никто и не удосужился услышать, но и самих “пострадавших”, оказывающихся бессмыссленными винтиками в системе.
Екатерина Самурцевич в своём выступлении, к сожалению большей частью упущенном в трансляции “Новой газеты”, объяснила, что религиозного оскорбления не было и быть не могло, раз сами обвинители даже в конце заседания говорят о косвенных признаках. Она вновь повторила, что никто из обвинителей не решился прибегнуть к материалам группы Pussy Riot. Меж тем, в материалах ко всем перформансам давались объяснения, какие цели он преследовал. Если и могло быть какое-то непонимание, объяснила Екатерина, так лишь по той причине, что акция девушек в храме могла вызвать культурный шок. Однако он может возникнуть лишь по причине того, что государство целенаправленно ведёт политику изживания всякого понимания, что собой представляет современное искусство.
Это хорошо было видно на протяжении процесса. Колкости о “современном искусстве” и “современных художниках” в унисон отпускали как обвинители, так и судья Сырова. В их устах в стане художников внезапно оказалась даже Екатерина Дёготь. Каждый раз это звучало как ругательство и обвинение. Впрочем, на этом процессе и слово “феминизм” звучало обвинением. Звучало обвинением всё, что только можно было приплести девушкам из Pussy Riot.
Современное искусство в России даже не находится в загоне. В этом году в России были закрыты многие известные галереи, выставка “Родина” не могла найти для себя места в Сибири, а Марат Гельман — публично оплёван в Краснодарском крае. Понятие “искусство” вместе с нашей системой правосудия ускоряющимися темпами уходит в прошлое. В данный момент модно встать в позу и разорвать “Чёрный квадрат” Малевича. Передвижников пока что любят, но лишь по той причине, что никто не ходит в музеи и не видел, что они писали на самом деле. Пошлость и Средневековье распространяются в обществе, как туман по полю.
В своём небольшом комментарии про балет ещё с месяц назад я говорил о том же: “Опыт других современных искусств показывает, что зритель без какого-то знакомства с тем, что мир изменился за последние десятилетия, в искусстве ничего не поймет. И, кроме того, зритель практически нигде не может взять эти знания, а наше министерство культуры не испытывает желания его просвещать”.
Власть видит в современном искусстве конкурента и врага. Как менты — в группе “Макулатура”, музыкантов которой осудили за “Путина” и “мусор” в песне “Милиционер будущего”. В текстах группы рассказывается об экзистенциальном ужасе человеческого существования, о том, что “страданий не существует, потому что страдают все под хохот на концерте Задорнова”. Однако господа менты ухватились за маячок, который им оказался знаком. Потому что больше не поняли. Не поняли, что не вызывающие у них никаких ассоциаций тексты куда страшнее и опаснее.
Именно поэтому власть не хочет допустить современного искусства. Любой, понимающий его человек умнее всей отечественной государственной машины.