Хорошая статья Михаила Соломатина про “русский” и “мигрантский” вопрос в связи с очередным “бытовым конфликтом” местных с дагестанцами в Демьяново. В ней подводится итог всей государственной политики Новой России, которая столь явно ведёт страну к развалу (или к России как национальному государству русских, что в данном случае — одно и то же).
Соломатин проговаривает много утверждений, к которым приходил и я, делясь с окружающими, но которые, почему-то, не казались тем, с кем я делился этими мыслями, столь же очевидными. Проблема усугубляется тем, что слишком многие готовы держать фигуру замалчивания, воспринимая любой разговор о национальностях как националистический. И чем сильнее люди жмурят глаза, не желая замечать, как клановая система кавказцев сростается с государственными институтами на почве коррупции, тем страшнее могут быть последствия. 

Почти никто не учитывает, что мигранты в стране объективно могут быть поделены на две очень разные группы, которых условно называют “спустившимися с гор” и “азиатами”. Улицы метут азиаты, а спускающиеся с гор формируют господствующий слой общества. И те, и другие – важнейшая часть коррупционной государственной модели, но “азиатам” отводится в ней пассивная роль, а “горцам” – активная. “Азиаты” призваны (в буквальном смысле) на роль коллективного штрейкбрехера, чтобы оградить чиновничество и бизнес-элиту от прямого контакта с формирующимся в среде коренного населения гражданским обществом.
<...>
В одной стране проживают устойчивые, этнически маркированные группы, которые де-факто не чувствуют себя согражданами (это не значит, что они готовы к “разводу”, тем более что “квартирный вопрос” запутан настолько, насколько его можно было запутать, однако же их совместная жизнь с каждым днем все больше превращается в ад; у тех и других уже давно своя “семья” – у одних Европа, у других – мусульманский Восток).

Поражён прочитав в Википедии, что Всеволод Сахаров умер два года назад. В том же году, когда я окончил ИЖЛТ, где он преподавал. По осени.
Впервые я услышал его имя от Андрея Петровича Лисунова, когда тот читал нам в Литинституте на втором курсе спецкурс по Пушкину. Эти лекции, помнится, совершили во мне настоящий переворот.  Позже Андрей Петрович показал настоящий пример гражданственности, выступив с открытым письмом во время выборов ректора в 2006. За донкихотство он моментально поплатился местом, но его действия лучше всяких слов показали, как должен вести себя настоящий Человек. Впрочем, это другая история.
Всеволод Сахаров был литературоведом классического типа. Он тихо делал свою работу. Отзывчивый и доброжелательный, он всегда был открыт студентам. Не могу сказать, что студенты ИЖЛТ ценили его. Они вообще вряд ли что-то понимали. Факультет журналистики, как известно, всё равно что ПТУ. Я оценил данную сентенцию на все сто, после того когда перевёлся из Литинститута. Помню выражение досады на лице Всеволода Ивановича на экзамене, когда один нахальный студент не мог ответить не просто того, что было рассказано в лекционном курсе, но не знал вообще ничего о представителях словесности конца XVIII – начала XIX века в принципе. Был пятый курс, все лекции по истории литературы давно прочитаны…
Предметом научных интересов Сахарова служило русское масонство. Имя исследователя может легко затеряться среди тонн психиатрического шлака, который на гора стахановскими методами выдают всевозможные конспирологи отечественного разлива. Он был чуть ли не единственным человеком, который с научной точки зрения рассматривал это мистическое учение XVIII века, просиживал в архивах, изучаяя переписку, ритуалы, деятельность…
Прошло два года с того момента, как его не стало. Его уход оказался практически не замеченным, как была незаметна его уникальная работа на фоне всего того шума, который вызывает одно только слово “масоны”. Тем поразительнее для меня оказалась эта смерть.
Мы не были знакомы с Вами, Всеволод Иванович, но мне будет Вас нехватать.

Эдвард Бок, редактор Ladies Home Journal, писал в 1892 году:

Конечно, все мы знаем что в Нью-Йорке есть всевозможные заводы, но до прошлой недели я понятия не имел, что огромный мегаполис может похвастаться такой вещью как настоящая полностью укомплектованная литературная фабрика… Эта литературная фабрика спряталась в одном из переулков Нью-Йорка… На производстве работает более тридцати человек, большей частью девушки и женщины, способные похвастаться умом. В их обязанности входит чтение всей местной ежедневной и еженедельной периодики.
…Всякая нетипичная история из городской жизни – обычно это проступки горожан – выделяются этими девушками и передаются одному из трёх менеджеров. Менеджеры (в отличие от работников нижнего звена – мужчины) выбирают лучшее из отобранных статей, перемешивают их насколько это возможно и передают бригаде из пяти женщин, которые осмысляют полученный материал и трансформируют в скелет или набросок истории. Данный каркас, как его с позволения можно назвать, отправляется к управляющему, который открывает адресную книгу и прикидывает, кому из ста или более писателей, записанных в книге дать в разработку сей скелет. 

Это замечательное описание можно применить к любому из бесчисленного множества существовавших тогда литературных журналов, снабжавших грошёвыми романами рабочую публику. Литературное дело было поставлено на поток, где конвейером служили сами люди. Та американская классика, которую мы знаем, написана с помощью такого производства. Майн Рид и Фенимор Купер, Марк Твен и Рэй Брэдбери – все мало мальски популярные авторы были частями машины по производству культуры. Безусловно, были и контркультурщики, предпочитавшие заниматься искусством – но на издании книг, в отличие от журналов, нельзя было заработать.
На следующем этапе технического развития индустрия культуры займётся производством аудиозаписей и художественных фильмов. Ещё позже – персональные компьютеры и Интернет займут места кинотеатров и музыкальных проигрывателей. Но обкатка станка происходила на поле литературы.
Отечественные писатели работали по упрощённой схеме. У нас дальше журнального формата, рассчитанного на невзыскательную публику, дело не шло. Видимо, поэтому не были созданы и “народные”, то есть переходящие из романа в роман герои типа Баффало Билла.

Натуральную школу я не выводил за рамки национального дискурса. Представители кружка Белинского осмыслялись лишь в рамках политического нарратива социальной критики без всякого учёта контекста современной тому времени мировой литературы. С одной стороны нас контексту и не учили, а с другой — как-то и в голову не приходило.
Между тем, натуралистический очерк, явление, кстати, сугубо журнальное, стоит в одном ряду с французским feuilleton, английским penny dreadful, американским dime novel. Иностранные аналоги — это литература для рабочего класса; наши натуралисты были разночинцами и писали для разночинцев.
Такая смена оптики меняет представление об отечественной литературе целиком и полностью. По крайней мере, я ошеломился своему открытию, настолько оно показалось мне ново и при том очевидно, пока читал Mechanic Accents. Dime Novels and Working-class culture in America Майкла Деннинга (Google Books, Amazon), сидя в поликлинике.
Наши литераторы предстали не заточёнными в скорлупе сферической российской цивилизации в вакууме, а оказались на острие мировых культурных новаций, активно следили за повесткой дня в искусстве и тренировали свои навыки на местной среде.
Теперь хочу найти что-нибудь об этом на русском: идея-то на поверхности! Кто-то же должен был прийти к этой мысли ранее? Приветствую указания к поискам (помимо раздела Bibliography в вышеуказанной книге).
Может быть после сам тоже напишу что-нибудь про это.

Эдгар Берроуз подходил к делу литературы как настоящий американец. Для него это было предприятие. Собственно, писательской деятельностью этот бывший кавалериец решил заняться после того, как прогорела его попытка завести собственный бизнес.
Дебютом писателя стала вышедшая в 1912 году книга про то, что он понимал: про войну, сражения. Повесть была популярной, писалась для дешёвых бульварных журналов с остросюжетными историями. Той, где можно было сшибить монетку. В этой истории капитан армии Конфедерации Джон Картер сражался на Марсе за чистоту красной расы против зелёной.
Следом же писался другой текст о превосходстве белой расы, первый роман о “Тарзане”.
Сразу стоит отметить, что с высоты времени мы можем говорить о том, что те романы были первыми в своих сериях. Литература для Америки ничем не отличалась от других индустрий. Тогда было не до мук творчества, книги должны были писаться как на конвейере. Фордизм витал в воздухе. Если книжка имела коммерческий успех, автор волей-неволей садился писать следующую часть: за это ему и платили. Сами литераторы всё это прекрасно понимали, пытались создавать захватывающие вещи, оставляя финал до некоторой степени открытым, чтобы можно было по имеющимся намёткам создавать новое произведение.
В разработке всегда должны были быть несколько серий книг, дабы на случай, если одна не окажется популярной, вторая сразу была подхвачена издателем для печати. Таким образом, набивающие нам оскомину бесконечные продолжения набравших кассу остросюжетных фильмов – это лишь отработанный приём, который использовался в американском искусстве с самого начала. Зачастую, писатели упрощали себе задачу, плагиатя собственные произведения. Так, известно, что Роберт Говард, создатель огромного количества историй о знаменитом варваре Конане и ещё десятке или больше других героев, несколько раз не успевал в срок к сдаче в редакцию очередного нового романа. Тогда он брал вышедший за пару лет до этого другой свой роман, менял там имена и топографию, и отдавал в таком виде в печать. Индустрия бульварных журналов – “прочитай и выброси (в урну и из головы)” – позволяла проворачивать такие трюки.
В качестве Nota Bene можно заметить, что и наша, книжная индустрия фантастики, если судить хотя бы по такому её киту как Василий Головачёв (соваться дальше в бездну просто страшно), тоже считает подобные подмены допустимыми.
Так вот, романы Берроуза имели успех. Подходящий к литературе с деловой сноровкой, он оставил авторское право на свои произведения за собой и, получая процент с дальнейших произведений, в 1918 году мог себе позволить с гонораров приобрести в Калифорнии ранчо. Новая собственность была окрещена именем принесшего славу героя “Тарзанией”.
В конце концов, Берроуз с семьёй организовали Edgar Rice Burroughs, Inc., которая отныне отвечала за всякую публикацию, радиопостановку или экранизацию книг самого Берроуза, произведений, сделанных по их мотивам или тому подобного. Таким образом было создано первое коммерческое предприятие, живущее за счёт владения авторскими правами.
Так, немые фильмы о Тарзане снимались ещё без отчислений авторских взносов, а фильмы с Вайсмюллером, являющиеся и поныне самой известной экранизацией приёмыша обезьян, – уже под неусыпным контролем Edgar Rice Burroughs, Inc.
Безусловно, и фильм Джон Картер  создаётся только лишь с дозволения и волеизъявления из Тарзании.

Тут я, Александр Кунин и Вадим Ветерков выступаем тройкой Капитанов:

10 Августа 2011, 18:11:48 Комиксам помешала российская лень Почему в России комиксы оказались не так популярны, как на Западе, и какую роль в этом сыграл эшелон власти, рассказывают эксперты специально для Мнений.ру. 3 мнения 0 комментариев

Чтение “Библиотеки избранных произведений советской литературы” является для меня не только знакомством с вычеркнутой из современного культурного дискурса литературой, но и открытием этой новой национальной литературной школы в международном контексте. Занятно при чтении очередного романа заглянуть в статью об авторе в англоязычной Википедии или ознакомиться на Amazon.com, когда был в последний раз издан перевод той или иной книги на английский язык.
С интересом можно узнать, что благодаря Издательству Северо-Западного Университета, выпускавшему серию книг European Classics, многие классические советские произведения увидели свет в 90-е годы, то есть уже после того, как их решили забыть у себя на родине.
Особый интерес вызывают рецензии покупателей. Западные читатели с интересом отзываются о неизвестных им талантливых писателях,подходивших к литературе с новаторских позиций. Вот, к примеру, комментарий к “Городам и годам” Константина Федина.
Как-то недавно Кирилл Мартынов у себя в блоге писал, что не смотря на свою колоссальную историю, мы считаем окружающее нас пространство тусклым, пустым и неинтересным, всё поглядывая на Запад, где, кажется, и трава зеленее. Я думаю, пора заманивать хипсетров соцреализмом. Он соответствует принципам интересного для хипстера: он rare, он old и он weird. Он как вестерн и фантастика в одной обёртке. И ещё он познакомит русских с тем, чего они, в отличие от американцев, не знают о себе.

Вот почему Prodigy — гении. Данный ролик является живым представлением постмодернизма в своей сути. Деррида, Делёз, Бодрийар… все они разом меркнут перед прямой практикой метода. Нет больше необходимости выискивать по букинистическим лавкам “Зону Opus Posth” Мартынова…
Я не видел себя со стороны, но знаю, что юзер whatatidmess всё верно передал в своём видеоответе вплоть до единого мимического движения.
В то же время, нет лучшего доказательства тому, что постмодернизм ушёл со сцены истории. Prodigy ушли из мейнстрима потому, что метод деконструкции перестал удовлетворять общество. Сцену заняли аналитики и реалисты, и пусть продукт, производимый Лаймом, Кейтом и ко всё так же хорош, — увы им. Впрочем, они навсегда в истории: вместе с Бахом, Армстронгом и Битлами.
Уже качаю The Fat of The Land.

Я обожаю научную фантастику. С женой в школьно-институтские годы я, бывало, спорил, что более реалистично: X Files или Psi Factor. Малдер и Скалли для меня были истиной в последней инстанции.
Такие фильмы как “Прыбытие”, в котором герой Чарли Шина борется с гуманойдами, приспосабливающими Землю под свои нужды, открывали мне многие научные идеи, с которыми вплотную я знакомился много позже.
Но фантастика почти никогда не давала ответа на то, каким образом осуществляется контакт. Самой правдоподобной инопланетной формой жизни, пожалуй, являются пиявкоподобные чёрные жидкие существа из “Секретных материалов”, проникавшие внутрь человека для паразитирования на нём. Эти существа, подобные мозговым слизням из “Футурамы”, просто ни на что не похожи. И поэтому в них веришь.
За полтора столетия существования инопланетян как художественных героев не оказалось ни одного популярного персонажа, который бы не был гуманойдом. Это, разумеется, естественно, поскольку у воспринимающего, будь то читатель, слушатель, зритель, должна быть миметическая реакция. Осьминогоподобные твари с Марса просто обязаны были мимикрировать до уровня гуманойдов.
Реальность же нам диктует очевидную вещь, высказанную Терри Биссоном в “Они сделаны из мяса”: если найдётся в космосе жизнь, которую мы сможем распознать, она никогда не будет похожа на человека. Гуманойд — последний пункт в списке возможных форм, которые может напоминать жизнь, если она имеется где-то ещё на бескрайних просторах мириад галактик, окружающих нас. Газообразные сгустки,  кремниевые споровидные наросты на теле планеты или катышки, летающие в тумане газовых гигантов в поисках света лучей звезды…
У них не будет ртов, частей тела и даже ДНК. Всё будет иным. Просто потому что природа способна на это. Если природа была способна сделать хозяевами Земли не людей, а дельфинов или слонов, то она способна отдать преимущество в эволюционной цепи любой форме. И на Пандоре точно будут не Наави.
И главное: мы не сможем иметь контакта. Если мы не способны к полилингвизму на своей планете, то у нас не будет возможности понять иную форму жизни с другой звёздной системы. Всё будет решать только сила: способны ли мы будем овладеть ими, дабы поместить в собственный зоопарк, или нет.
Особенностью человека является его известная узость в вопросе языка. Язык как знаковая система присутствует у всех живых видов Земли, по крайней мере вплоть до насекомых. Язык танца, которым обладает пчела, достаточно богат для того, чтобы иметь возможность давать топографические данные. Более того, насекомые, в отличие от человека, обладают полилингвизмом. Один вид насекомого способен понимать другой. Это обеспечило возможность муравьям “одомашнить” больше видов, чем человеку.
Да что там, насекомые. Даже собаки и кошки способны к восприятию человеческой речи в буквальной форме. Мы же, в силу давнего совместного жития способны лишь на косвенное восприятие: так кошка мяукает когда просит есть, а подобные звуки воспроизводит при течке. Однако смысл их остаётся таким же неизвестным как и рык любого другого дикого зверя. Человек обучил ближайшего к себе по эволюционной лестнице примата возможности говорить. В силу биологических данных, шимпанзе делают это на языке жестов. Однако им это, опять же, не мешает понимать человеческую речь. Обучившись языку сами, обезьяны учат ему своих детей. Но человека к пониманию сигнальной речи приматов это нисколько не приближает.
Не способны мы понимать и языки наиболее близких к нам по интеллекту животных, дельфинов. При этом наличие речевой функции у них нельзя оспорить. Дельфины не просто социальные животные, при охоте они выстраиваются в тактическом порядке, что говорит о существовании договорённостей внутри стаи. Но удалённость этих млекопитающих от нас исключает всякую возможность контакта человек-дельфин. Зато это обеспечивает возможность держать их в дельфинариях.
Главное, человек не способен дешифровать себя. Мы не можем рассекретить алфавит крито-миккенской цивилизации или шифры японских разведчиков во время второй мировой войны, языки индейцев или современные вымирающие языки, когда уже не существует людей, способных говорить на них, то есть банально — дешифровщиков.
Поэтому нет никаких шансов на то, что человек, встретив инопланетянина, сумеет опознать в нём живое существо. Правдивой может быть сцена, когда инопланетянин выходит на контакт с человеком, но не обратная ситуация. Это — главная ложь “Аватара”. Внеземная жизнь может быть Чужим, но не способна на гуманизм.